«В говне, зато в России!»

Аннексия Крыма четко поделила его жителей на два лагеря.

«Ах, Леонид Ильич, Леонид Ильич», — шептала завуч и смахивала слезу, глядя на перевязанный черной ленточкой портрет Брежнева. 

А мы кричали «Ура», когда нам объявили, что уроки отменяются. Всем велели идти домой и смотреть телевизор. 

По телевизору показывали пышные похороны «дорогого Леонида Ильича». 

Но так бездарно провести образовавшийся вдруг выходной было просто немыслимо. Телевизору мы предпочли велосипеды.

С тех пор никто не заставлял меня плакать перед телевизором. А я плачу.

Теперь плачу. Каждый день. Потому что каждый день по телевизору показывают похороны. 

И почему-то вспоминаю завуча, которая была тогда чуть старше нас. 

Но мы гоняли на великах, а она — плакала по Ильичу.

Теперь, наверняка, наоборот. Теперь она, не сомневаюсь, летает от счастья воссоединения с «родиной», а я – плачу на чужих телепохоронах.

Аннексия Крыма четко поделила его жителей на два лагеря. Здесь нет не определившихся. Здесь даже маленькие дети знают, на чьей они стороне. 

И даже дети знают: если ты в желто-синем лагере — будь осторожен, не болтай лишнего. Украинский флажок в машине или вырывающееся из нее «Я не здамся без бою» — не удивляйтесь потом проколотым колесам.

«Лайкнул» в «Фейсбуке» фотожабу на Путина или выматюкался в адрес новых порядков – жди вежливых экипированных гостей часов в 6 утра. 

И пусть самое крамольное, что они найдут в твоем доме, будет Коран или томик Кобзаря, это не важно. 

Они ведь не искать приходят. Запугать – вот главная их цель. 

Выдавить из Крыма потенциальных диссидентов, чтобы не портили благостную картину всенародной радости.

Пророссийская истерия в Крыму выкрасила в цвета «аквафреш» гаражи, капоты машин, ворота, собачьи будки, автобусные остановки, строительные автокраны, детские площадки.

И сорвала последний украинский флаг, который реял над Меджлисом, замазала краской почтовые желто-синие ящики, выкорчевала дорожные указатели с украинскими названиями. 

Потому цепляешься взглядом за сине-желтые одежды прохожих на улицах и манекенов в витринах магазинов. 

И хочешь верить, что этот выбор цветов не случайный. Ищешь своих. Среди чужих.

«Будьте осторожны», — шепчет аптекарша девушке с кулоном-трезубцем на груди. Своя.

«Вот вам пачка макулатуры», — говорит продавец, давая сдачу стопкой рублей. Свой.

«Мама, не бери Ваньке эти носки, они ж как флаг России», — с детской непосредственностью заявляет девочка лет восьми в детском магазине. Свои.

«Есть украинское молоко? Нет, российского не надо», — говорит женщина в магазине. Своя.

Обрывки фраз, ненароком услышанные разговоры на улице, в маршрутке, в магазине, на рынке – сканер работает постоянно. 

И не только на поиск своих, но и на идентификацию чужих. 

Чтобы держаться подальше от этих рьяных и бескорыстных помощников новой власти.

Стукачество стало нормой в Крыму. Позвонить «куда следует», написать донос на соседей или коллег – далекое прошлое, скажете? Увы. 

«Ведут подрывную деятельность, вредящую интересам России», «порочат имя нашего президента», «работают на американцев» — это не архивы НКВД, это современный Крым.

А чего удивляться? Присоединение к России многие отождествляли именно с возвращением в Советский Союз. А как вернуться в столь милые их сердцу времена без «совкового» сопровождения? 

Тут и старый новый гимн России пришелся кстати – «Союз нерушимый…» 

На эту ностальгию ставил внук Брежнева, возникший на выборах в так называемый Госсовет Крыма со своей партией КПСС (Коммунистическая партия социальной справедливости). 

В парламент реинкарнировавшийся Брежнев не прошел — не набрал даже одного процента, но сторонников таки нашел. Завуч имела возможность утолить свою печаль. «Ах, Леонид Ильич…»

Неистребимые «совковые» клетки. Гордись тем, что русский, и крути дули Америке, прикрывая голый зад триколором. Очереди — ерунда, отстоим, не впервой. Дефицит – переживем, нам не привыкать. 

Подорожание – да тьфу на него, мы это уже сто раз проходили. Лекарств нет – ничего, выживем, есть уринотерапия и травки. Свет отключили – потерпим, где наша не пропадала. 

Доллар опять вырос – да черт с ним, в гробу мы видали эти доллары.

Как удачно резюмировала громкоголосая баба на рынке, отвечая на вопрос журналистов: «В говне, зато в России!». 

Занавес. Браво, «ватные головы», вы хотели в «совок» — вдохните глубже перед погружением. 

Жаль, что приходится переживать этот фарс вместе с вами.

За время оккупации свои дома в Крыму вынуждены были покинуть тысячи людей. Журналисты, предприниматели, учителя, врачи, общественники. Те, кому оставаться здесь было просто опасно. 

Кто-то подвергся прессингу, обыскам, пыткам самообороны. Кто-то не смог мириться с царящими тут бесправием и беспределом. Кто-то не захотел дышать воздухом несвободы. 

Но еще больше тех, кто вынужден остаться. Кого не выпускают из оккупации какие-то причины или обстоятельства.

Крымские татары, полвека добивавшиеся возвращения на Родину, призывают друг друга оставаться. Несмотря ни на что. Сберечь себя в Крыму и Крым для себя. И с каким же упоением «ватники» наблюдают за унижением крымских татар.

«Да если б не присоединили к России, татары б нас всех задавили!» — слышу разговор на рынке. Машина времени. 

Я снова в своей школе. Учитель физики вместо закона Архимеда гневно рассказывает нам о предателях-крымских татарах. 

«Боюсь идти домой, татары зарежут», — говорила тогда одноклассница.

Потом она вышла замуж за крымского татарина. За годы совместной жизни на полуострове русские, украинцы и крымские татары стали соседями, друзьями, родственниками.

 И как же легко захватчикам Крыма удалось разрушить этот хрупкий мир, разогнав соседей, друзей, родственников по разным лагерям.

Всего-то нужно было достать из рукава замшелые мифы советского производства. 

О крымских татарах с большими кинжалами, чтобы резать русских. 

Об Америке и НАТО, готовящихся захватить Севастополь — слава Богу, Путин успел на 20 минут раньше. 

О бандеровцах, запивающих горилку кровью русских младенцев.

Но у некоторых, видимо, просветление наступило. Продавщица — из своих, делится впечатлениями.

Говорит, те, что еще полгода назад светились счастьем, как башмачки Скипирича, теперь даже не улыбаются.

Разговоры типа «во заживем» больше не ведут. У кого был маломальский бизнес, считают убытки. 

Правда, таких все еще не много.

Сегодня уезжает еще один друг. Своих все меньше. А я опять надеюсь на чудо. На вдруг свалившийся на моих детей выходной.

 «Ах, Владимир Владимирович…» Велики наготове. А я уж это телешоу ни за что не пропущу.